- НОВОСТИ
- ДОКУМЕНТЫ
- РУКОВОДСТВО
-
ИЗДАНИЯ
ГАЗЕТЫ КНИГИ
- ССЫЛКИ
- ОТДЕЛЕНИЯ
Аларское Ангарское Бодайбинское Балаганское Баяндаевское Братское Боханское Жигаловское Заларинское Зиминское Иркутское городское Ленинский райком г. Иркутск Октябрьский райком г. Иркутск Правобережный райком г. Иркутск Свердловский райком г. Иркутск Иркутское районное Качугское Казачинско-Ленское Катангское Киренское Куйтунское Мамско-Чуйское Нижнеилимское Нижнеудинское Нукутское Ольхонское Осинское Саянское Слюдянское Тайшетское Тулунское Усольское Усть-Илимское Усть-Кутское Усть-Удинское Черемховское Чунское Шелеховское Эхирит-БулагатскоеПоказать менюМЕНЮНовости KPRF.RUРассвет ТВ. Николай Арефьев. Так жить нельзя!
Анализ правительственного проекта федерального бюджета на ближайшие три года позволяет ...
Честная избирательная система - гарантия безопасности и общественного прогресса!
В России завершилась избирательная кампания 2024 года. 6-8 сентября жители 83 регионов ...
В Северной Осетии состоялась отчетно-выборная конференция Северо-Осетинского Республиканского отделения КПРФ
Из 45 избранных делегатов в мероприятии приняли участие 42 человека. Конференция прошла в ...
Началась отчетно-выборная Конференция Северо-Осетинского Республиканского отделения КПРФ
5 октября в Республике Северная Осетия стартовала отчетно-выборная Конференция ...
Программа «Темы дня» (04.10.2024) на телеканале «Красная Линия»
В выпуске: В пункт временного размещения в Фатежском районе курские коммунисты по ...
05 июл 23:58В стране и мире«Задача – срастить времена». К 85-летию Вадима Кожинова
85 лет назад, 5 июля 1930 года, в Москве родился Вадим Валерианович Кожинов – один из наиболее выдающихся русских мыслителей XX века, литературовед и историк. Он мог бы ещё быть рядом с нами, но увы: меньше месяца прожил он в новом тысячелетии и умер 25 января 2001 года («Ровно семьдесят – возраст смертный…»). Ещё в 1958 году защитив диссертацию, он формально так и остался «кандидатом филологических наук», сотрудником Института мировой литературы, но уже в 60-е годы стал одной из центральных фигур в культурной жизни России и сохраняет этот статус до сих пор, через полтора десятилетия после ухода из жизни.
В 60-70-е годы, выступая как литературный критик, Кожинов собрал вокруг себя плеяду молодых поэтов, среди которых были Николай Рубцов, Анатолий Передреев, Юрий Кузнецов. Их он «открыл» для общества, и сейчас их имена – среди классиков русской поэзии. Именно Кожинов был автором первой книги о Рубцове, вышедшей в 1976 году. Он был тесно связан с кругом писателей-«деревенщиков», с Валентином Распутиным и Василием Беловым. В те же 60-е годы он заново «открыл» забытого философа и литературоведа старшего поколения М.М. Бахтина (1895-1975), организовал издание его книг о Достоевском и Рабле, которые получили мировое признание.
Но уже тогда он заинтересованно изучал наследие русских мыслителей прошлых эпох. Ещё в конце 60-х, выступая в дискуссии о славянофильстве, Кожинов подчёркивал ценность этого идейного направления, которое тогда отождествляли с чем-то «реакционным» и уж тем более враждебным социализму. Он показал, что представление о самобытности пути России было характерно и для многих декабристов, и для русских революционеров-народников, Герцена, Бакунина и их последователей. «Одни из “самобытников”, – писал он, – аристократичны, другие – всецело демократичны; одни исходят из необходимости национальной революции, другие – в принципе против всяких революций; одни религиозны, другие – атеисты; одни выдвигают на первый план национальную государственность, другие вообще отрицают значение политического строя (вплоть до анархических идей)» и т.д. (впрочем, это же относится и к западникам: среди них были не только оппозиционеры, но и такие «либеральные консерваторы», как Б.Н. Чичерин).
И в конечном итоге именно за «самобытниками» оказалась правда истории. «Или А. Янов полагает, – интересуется Кожинов у своего оппонента из «либерального» лагеря (а его представители тогда маскировались под «ортодоксальных марксистов»), – что революции 1905-го и тем более 1917-го преобразовали Россию по образу и подобию Западной Европы?»
Обращался он и к философии «Общего дела» Н.Ф. Фёдорова. По воспоминаниям ученика и друга Кожинова Владислава Попова, «в 1969 году он читал главы своего философского романа “Прения о животе и смерти”», в котором опирался именно на фёдоровскую систему взглядов. К сожалению, роман остался неопубликованным. В письмах к Попову Кожинов говорил о Фёдорове как «поразительном мыслителе», особенно интересном для сегодняшнего дня.
Кожинову принадлежит несомненная заслуга и в открытии для общества крупных мыслителей нашего времени – Сергея Кара-Мурзы, Александра Казинцева, Андрея Паршева. Он «пробивал» статьи Кара-Мурзы в газете «Правда», был одним из первых, кто откликнулся в печати на книгу Паршева «Почему Россия не Америка». И, кстати, сам в свою очередь многие идеи заимствовал у этих авторов. Так, говоря об особенностях России, он неоднократно ссылается на её климатические условия и подчёркивает уникальность нашего хозяйствования в столь высоких широтах.
***
Постепенно всё большее место в творчестве Кожинова стали занимать не литературные, а собственно исторические проблемы. В 90-е годы получил известность его цикл книг о русской истории – «История Руси и русского слова», «Россия век XX. Загадочные страницы истории» (в двух частях – 1901-1939 и 1939-1964). Его основной заслугой на историческом поприще является разоблачение многочисленных антирусских пропагандистских мифов.
Так, например, он обращается к фигуре Ивана Грозного и с цифрами в руках демонстрирует, что образ «патологического злодея» имеет мало общего с реальностью: жестокости, типичные для того времени, на Руси, конечно, были, но им было далеко до того, что одновременно разворачивалось в Европе (а это эпоха разгула инквизиции, Варфоломеевской ночи, подавления испанцами Нидерландской революции и т.д.). Масштабы жертв в России и странах Запада отличаются фактически на два порядка (в 100 раз). Тем не менее, до сих пор нам внушают представления о «варварской России» и «цивилизованной Европе».
Интересно обращение Кожинова к идеям евразийства. Во многих работах он выступает как единомышленник Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Л.Н. Гумилёва (хотя к некоторым идеям последнего он относился критически, видя в его концепции пассионарности «яркий, но, скорее, эстетический, или художественный, нежели научный смысл»).
Первая статья Кожинова в «евразийском» духе – «И назовёт меня всяк сущий в ней язык» – была опубликована ещё в 1980 г. и вызвала нападки идеологов как либерального, так и части патриотического направления. И это понятно: «евразийство» всегда вызывает ассоциации с «панмонголизмом», с «растворением России в туранской стихии» и т.п. И в этом в значительной мере повинны сами «евразийцы» (даже название движения нельзя признать удачным: оно ведёт к путанице; впрочем, за неимением лучшего будем употреблять его).
Есть противоречия и во взглядах Кожинова на эту проблему: так, он неоднократно называет русских «единственным евразийским народом», который склонен к взаимодействию и с европейскими, и с азиатскими народами. Но, говоря об истории евразийского субконтинента, он называет «империи» гуннов, аваров, хазар и, наконец, монголов, которую исторически и сменило на этом пространстве Российское государство. Кроме того, в ряде мест он называет «евразийской» и Византийскую империю, преемницей которой в некоторых отношениях также стала Россия.
Всё это говорит о сложности проблемы евразийства в целом. И для её правильного решения надо немного разобраться с терминологией. С одной стороны, в обыденном понимании Евразия – это весь материк, включающий такие части света, как «Европа» и «Азия». С другой – этим термином называют именно пространство России (в границах Российской империи или Советского Союза), то есть северную часть материка, для которой характерны определённые географические особенности, и прежде всего – континентальный климат с очень холодной (по сравнению с другими историческими макрорегионами) зимой, с чем связаны и особенности хозяйства. Европа в этом смысле – западный сосед Евразии с мягким океаническим климатом, гораздо более благоприятным для земледелия.
А вот «Азия» предстаёт как нечто эфемерное. Кожинов неоднократно говорит о взаимодействии России с «азиатскими» народами, имея в виду прежде всего кочевников тюркского и монгольского происхождения. Но позволительно спросить: что у этих кочевников общего, к примеру, с Китаем, Японией или Индией? Что общего у Ирана с той же Японией или у Китая с Саудовской Аравией? Ни раса, ни язык, ни религия, ни способ хозяйствования. Не является ли «Азия» лишь условным обозначением для всего, что не Европа и не Россия-Евразия? Она распадается на три или четыре макрорегиона, вполне сопоставимых с теми же Европой и Евразией: это Исламский мир, Южная Азия (индийская цивилизация), Восточная Азия (в её основе – цивилизация Китая) и, возможно, не успевшая в полной мере развиться под прессом великих соседей цивилизация Юго-Восточной Азии.
В любом случае, евразийские кочевники не относятся ни к одной из этих цивилизаций и, как и русские, принадлежат именно к Евразии в узком смысле слова. Столь же очевидно, что русские не могут «раствориться» в их массе – хотя бы потому, что русских гораздо больше, чем представителей этих народов. Жители Китая, Индии, арабских стран гораздо более многочисленны, но как раз они-то к Евразийскому макрорегиону не относятся и так же чужды ему, как и европейцы. (Не лишена интереса мысль Кожинова, что для стран Запада характерна «номократия» – власть закона, для Востока «этократия» – власть обычая, а для России «идеократия» – власть идеи. Но это всё же несколько условная схема).
Говоря о Куликовской битве, Кожинов в значительной мере «переворачивает» её трактовку, бытовавшую в западнической историографии. Ещё С.М. Соловьёв характеризовал это событие как «победу Запада над Востоком». Но фактически речь должна идти о том, что интересы Запада представлял в этом историческом столкновении не Дмитрий Донской, а его противник Мамай. По отношению к властям Золотой Орды он выступал как узурпатор, а «спонсорами», организаторами, да и прямыми участниками его похода были генуэзцы, за которыми стояло папство. То есть это был своего рода «крестовый поход» против Руси, только совершённый преимущественно руками не христиан, а мусульман из Крыма (впрочем, и христиан разных конфессий, и представителей других религий в войске Мамая было достаточно). И Востоку (Евразии) удалось отстоять свою независимость от Запада.
Другой вопрос – его Кожинов также не решает в полной мере – почему только Россия смогла создать на Евразийском пространстве устойчивое государственное объединение, тогда как предыдущие попытки в итоге провалились?
Неустойчивые государственные образования раннего Средневековья мы не берём, но вот хазарская «попытка» заслуживает серьёзного внимания. Кожинов значительную часть своего труда «История Руси и русского слова» посвящает именно Хазарскому каганату и русско-хазарским взаимоотношениям (основываясь при этом на глубоких разработках отечественных историков). Важнейшим фактором слабости этого государства надо признать его «паразитический» характер: экономической основой каганата была транзитная караванная торговля. Кроме того, после принятия иудаизма как официальной религии было закреплено разделение общества на «полноправных» иудеев (то есть рождённых в этой религии, которая вообще не приветствует прозелитизма), связанную с ними тюркскую верхушку, наёмную мусульманскую гвардию и огромную массу «людей третьего сорта» – христиан и язычников. Понятно, что такое общество было неустойчивым и рухнуло после победоносного похода Святослава.
Следующая – монгольская – попытка также оказалась неудачной, хотя на какое-то время и была создана крепкая государственность, основанная на широкой веротерпимости. Принятие ислама в XIV веке также отделило правящую знать от широких масс, а кроме того, поставило государство в «идеологическую зависимость» от соседней – ближневосточной мусульманской цивилизации. Перед нашими глазами пример Индии, господство мусульман в которой ослабило страну, парализовало её способность к сопротивлению и привело в итоге к превращению её в колонию Великобритании. Нет сомнения, что и Россию в случае продолжения ордынского господства ждала такая же судьба: Орда неминуемо рухнула бы, но слабая Россия к тому времени стала бы жертвой западных соседей.
Но главное в том, что обе этих империи – хазарская и монгольская – в экономическом плане опирались на кочевое скотоводческое хозяйство (не считая транзитной торговли). И смена этого типа экономики на более производительную – земледельческую – была неизбежна. И тогда на сцену Евразии как главная сила вышли русские.
Характерно, что русские ассимилировали финские народы Северной Руси (занимавшиеся охотой, рыболовством и частично животноводством), расселились в степях Причерноморья, Нижнего Поволжья и Южной Сибири, но земледельческие народы Среднего Поволжья – казанские татары, чуваши, марийцы, мордва – сохранили свои этнические территории и вместе с русскими приняли участие в дальнейших колонизационных процессах. То есть в «экономическом соревновании» выиграли те народы, для которых характерен более производительный тип экономики. При этом речь не идёт о том, что земледелие само по себе «лучше» кочевого скотоводства, а лишь о том, что на одной и той же территории оно может прокормить большее количество людей. Поэтому и кочевые народы, такие как казахи или калмыки, не исчезли с лица земли, а сохранили те территории, которые непригодны для земледелия, но вполне годятся для скотоводства. (В скобках сделаем необходимое примечание: казанские татары, потомки волжских булгар, в составе Золотой Орды были не «господствующим этносом», а таким же угнетённым кочевой элитой народом, как и русские, хотя и исповедовали одну с ней религию и говорили на очень близком языке). Ещё Н.Ф. Фёдоров подчёркивал важность миссии русского народа именно как носителя земледельческой культуры: «обращение степи в поле».
Другим неудачным «евразийским» проектом можно считать литовский. Литовцы в XIV веке подчинили едва ли не большую часть русских земель и вполне могли бы стать «объединителями Руси», тем более что основным языком великого Княжества Литовского стал русский. Но здесь вмешался религиозный момент: Литва тесно сблизилась с Польшей, приняла католицизм и превратилась, по словам Кожинова, в «задворки Европы». А если точнее, то западные земли России (Украина и Белоруссия) на протяжении нескольких веков были колонией польско-литовского государства, как одной из колониальных держав Запада. И русско-польские войны – это были именно антиколониальные войны, что, к сожалению, практически не учитывается нашей исторической наукой и общественным сознанием, да и в культуре (за исключением «Тараса Бульбы») отражения не нашло. Присоединение же Сибири, помимо прочего, стало «обеспечением тыла» в этой борьбе, затянувшейся до конца XVIII века. А потом Польшу в качестве «авангарда» Запада сменили другие силы. Впрочем, мы уже далеко отклонились от идей В. Кожинова, но что поделаешь – его изучение стимулирует работу собственной мысли…
***
Другая важнейшая тема историософского творчества Кожинова – история России в XX веке и, конечно, русской революции. И здесь он приходит к выводу, который вполне можно счесть «марксистским»: «великие революции совершаются не от слабости, а от силы, не от недостаточности, а от избытка». Это относится и к английской революции, разразившейся в то время, когда Англия стала «владычицей морей», и к французской (Франция в конце XVIII века явно доминировала в Европе), и к русской. Начало XX века – это бурный экономический, демографический рост страны, рост культуры, науки, техники. То есть, если выражаться в марксистской терминологии – тот самый «рост производительных сил», который требовал смены производственных отношений.
Кожинов об этом сближении с марксизмом прямо не говорит, да и опирался он, по всей вероятности, не на марксистскую, а на тесно с ней связанную гегелевскую методологию. Недаром ещё в 60-х гг. группу молодых литературоведов, в которую Кожинов входил вместе с Г. Гачевым, П. Палиевским, Д. Урновым и др., именовали «младогегельянцами». Хотя впоследствии он подчёркивал «монологичность» гегелевской диалектики, вообще характерную для западной культуры – в противовес русской «диалогичности» («Западная литература в отличие от русской являет собой как бы монолог, не подразумевающий во “внешнем” мире равноценного другого субъекта, от которого ждут необходимого ответа, признания, суда»).
Во всяком случае, в кожиновской историософии мы видим ярко выраженное представление об «объективных процессах», о «воле самой истории», которая и направляет действия отдельных людей и целых народов. Такое впечатление, что имеется в виду некая пантеистическая «мировая душа» (или гегелевское «развитие абсолютного духа»). И эта «объективность» иногда играет с Кожиновым злую шутку.
Так, характеризуя эпоху 1930-х годов, он неоднократно подчёркивает, что эта самая «воля истории», независимо от желания советского руководства, вела страну по пути возвращения от «революционности» к «традиционным ценностям». Ссылаясь на Троцкого, он даже трактует этот процесс как «контрреволюцию» (только, разумеется, с противоположным знаком). Но здесь мы имеем дело с недооценкой социально-экономического строя. Ведь, если вдуматься, возрождение семьи в социалистическом обществе было неизбежным именно потому, что социализм в первоначальной стадии в России к тому времени уже победил.
Это ни в коей мере не было «контрреволюцией», возвращением к старому строю, поскольку именно капитализм в своём развитии несовместим с традиционными ценностями, с семьёй, моралью и т.д.: там, где господствуют деньги, всё остальное теряет своё значение и превращается в предмет купли-продажи, что нам и демонстрирует современный Запад. Капиталу нужен атомизированный индивид, свободный от всех человеческих привязанностей – идеальный потребитель. Социалистическое же общество может строить только полноценная личность, соединённая с обществом многообразной системой связей – не только производственных, но и семейных, дружеских, культурных. Так что социалистическая революция была именно спасением для семьи и морали, а «нравственный упадок» 20-х годов был следствием не революции как таковой, а влиянием метастазов капитализма в виде НЭПа при одновременном снятии прежних идеологических ограничений. Свёртывание НЭПа и стало причиной отказа от «нигилизма», возрождения морали и традиционной культуры, только уже в новых формах, освобождённых от собственнических и товарно-денежных отношений, которые могут только искажать их.
Между прочим, этот характерный для Кожинова «объективизм» сейчас может стать опасным, ведь если «большевистский режим» якобы переродился и стал национальным, то и сегодняшняя капиталистическая власть под влиянием «объективных процессов» тоже может переродиться. И, как нас уверяют со всех сторон, уже переродилась, или перерождается, или вот-вот начнёт. И в этом уверена чуть ли не большая часть наших «патриотов», противопоставляющих разрушителю Ельцину «государственника» Путина. Хотя очевидно, что для настоящего, не на словах, патриотического перерождения необходим экономический базис в виде общественной собственности на средства производства. Иными словами, политическая и культурная «национализация» невозможна без национализации экономической. Если господствует рынок, то и средства устремляются туда, где их выгодней вкладывать, то есть в страны Запада и в тёплые края. А одурачивание народа псевдопатриотической риторикой продолжается…
Впрочем, это отступление. Кожинов умер в 2001 году, находясь в жёсткой оппозиции к власти, и мы не может сказать, какой точки зрения он бы придерживался сегодня. Мы можем лишь анализировать его наследие и предостерегать осваивающих его от возможных ошибок и увлечений.
Итак, Кожинов исходит из «воли самой истории». Впрочем, в статье «Российская цивилизация: специфика и проблемы» (1998) он признаётся, что «склонен считать, что если бы, предположим, Февральская революция не потерпела бы крах через 6 месяцев, а стала бы каким-то длительным состоянием, произошло перенесение западных порядков, начиная с экономики и кончая идеологией, в Россию – вполне возможно… исчезла бы напрочь и соборность, и стремление к справедливости, и прочее». Правда, тут едва ли оправданно в качестве некой важнейшей грани выделяется именно Февраль: ведь проникновение в Россию «западных порядков», превращение её в часть мировой капиталистической системы началось задолго до 1917 года. Но, так или иначе, «воля истории», похоже, в этом варианте уже оказывается бессильной.
Сам Кожинов предостерегает от идеализации дореволюционной России. Сложно его отношение к фигуре Столыпина. С одной стороны, он как бы соглашается с тем, что это был «выдающийся государственный деятель». Но когда речь заходит о конкретных результатах его деятельности, от «величия» не остаётся буквально ничего. Его «аграрная реформа» ставила целью переделку сельского хозяйства России по западному образцу и была обречена на провал. Известна громкая фраза Столыпина: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Но как раз столыпинская аграрная реформа, раскалывающая крестьянство на обеспеченное меньшинство и обездоленное большинство, и не могла не привести к скорому социальному взрыву. Понимая это, Кожинов «выгораживает» Столыпина, говоря о том, что он на самом деле не стремился разрушать общину и вообще не был разработчиком «своей» реформы, её ему навязали и т.д. Правда, и в этом случае непонятно, в чём заключается его величие как государственного мужа…
Другая важная тема, относящаяся к эпохе Революции – это Гражданская война. Здесь Кожинов развенчивает миф о Белой армии как «монархистах» и борцах за восстановление «исторической России». Он на многих примерах демонстрирует, что на самом деле «белые» в подавляющем большинстве были «февралистами», сторонниками того пути, по которому Россия пошла в Феврале 1917 года и с которого её столкнул Октябрь. Многие из лидеров белого движения сами были активными участниками февральских событий и ярко выраженными либералами.
А ведь именно Февраль привёл к развалу страны, именно летом 1917 года провозгласили свою независимость Украина, Молдавия, Закавказье и т.д., хотя сейчас это принято приписывать последствиям Октября. От себя отмечу, что после известных событий на Украине со сносом памятников Ленину в некоторых кругах стало принято иронизировать: мол, украинские «самостийники» уничтожают памятники создателю независимой Украины, своему «духовному отцу». Разумеется, это прямо противоположно реальности: распад России начался до большевиков и без большевиков, им же пришлось Россию собирать заново по кусочкам и восстанавливать единое государство – в виде Советского Союза. Так что «самостийники» (которых у нас неправильно называют «украинскими националистами») со своей точки зрения «правы»: другое дело, что сама эта точка зрения преступна, и прежде всего по отношению к самому украинскому народу.
Так или иначе, «белые» в ходе Гражданской войны сражались вовсе не за интересы «единой и неделимой России», как гласили их лозунги, а как раз наоборот – за интересы западных «союзников», которые в единстве России и самом её существовании отнюдь не были заинтересованы. А. Колчак сам говорил о себе как о «кондотьере» и был, по словам Кожинова, «прямым ставленником Запада». Так что нынешнее самоотождествление некоторых монархистов с «белым движением» и само понятие «белые патриоты» – как минимум, следствие непонимания исторической реальности. И это блистательно показал в своих работах Кожинов.
Обращаясь к более поздней эпохе коллективизации, Кожинов, в соответствии с устоявшимися взглядами, говорит о ней как о трагедии русского крестьянства. Но и здесь его отношение двойственно: ведь на пути развития индивидуальных крестьянских хозяйств страна не могла получить нужного количества хлеба для обеспечения городского населения. А рост городского населения был необходим для проведения индустриализации, которая, в свою очередь, независимо от идеологий была необходима в преддверии новой мировой войны. Дать хлеб могли только крупные хозяйства, и вопрос был лишь в том, какие это должны быть хозяйства – частные латифундии или коллективные и государственные. Ясно, что социалистическое государство никак не могло пойти по первому пути, и коллективизация была единственно возможным решением проблемы.
И она дала эффект: после кратковременного спада начала 30-х гг. хлеба в стране стало больше, чем при НЭПе или до революции (в 1913 году 86 млн. тонн зерна, в 1937 – 97,4 млн.). Но главное, что в те же годы произошёл беспрецедентный в мировой истории промышленный рост, и Советская Россия по многим экономическим показателям вышла на передовые позиции.
Наконец, важнейшая тема – это Великая Отечественная война. Её Кожинов трактует как геополитическое столкновение между Россией-Евразией и Западом, продолжение столкновений, идущих на протяжении тысячелетия – с первой войны между Русским государством и принявшей католицизм Польшей. Гитлеровская Германия (как полутора веками раньше наполеоновская Франция) фактически объединила вокруг себя всю Европу, так что надо вести речь не о борьбе огромного Советского Союза против «маленькой Германии», а о борьбе против всей Европы, за исключением Англии, которая занимала выжидательную позицию. И последующее открытие нашими западными «союзниками» в 1944 году «второго фронта» было направлено не столько на скорейший разгром Германии, сколько на то, чтобы не допустить Красную армию к Ла-Маншу…
В исторических произведениях Кожинова поднимается ещё много интереснейших тем, но в рамках небольшой статьи нет места для их подробного разбора. Их надо не пересказывать, а внимательно читать и анализировать (не всегда слепо доверяясь автору).
***
«Истинная цель, – подчёркивал Кожинов, – в том, чтобы срастить времена, а не в том, чтобы ещё раз – хоть и с иной “оценкой” – противопоставить историю до 1917-го и после него». Согласно его концепции, Советский период – такая же составная часть российской истории, как и более ранние эпохи, Россия в очередной раз как бы восстанавливается после слома, сохраняя свои основные черты.
Вадим Кожинов в русском патриотическом движении не примыкал ни к «левому», ни к «правому» лагерям. Недаром В. Бондаренко в своей книге «Пламенные реакционеры» включил очерк о нём в третью рубрику: не в «Красный лик» или «Белый лик», а в «Русский лик», как бы преодолевающий этот раскол (конечно, название это, как и название самой книги, едва ли удачно: разве первые два «лика» – не русские?). «На монархистов и коммунистов, – вспоминает писатель Н. Дорошенко, – на православных верующих и невоцерковлённых, на патриотов-демократов и патриотов-сталинистов он смотрел с одинаково живым сочувствием, как на кипящий котёл, в котором, может быть, какая-то русская уха сварится».
О развитии своих взглядов Кожинов говорил так: «Признаюсь со всей определённостью, что в своё время и сам я безоговорочно “отрицал” то, что совершалось в России с 1917 года. Но это было… как раз в “разгар” хрущёвского правления, а к середине 1960-х годов сравнительно краткий период моего радикальнейшего “диссидентства” уже закончился… И к рубежу 1980-1990-х годов, когда всё нараставшее множество авторов с нараставшей яростью начало проклинать Революцию, я воспринял это как совершенно поверхностную и пустопорожнюю риторику».
Как отмечал Владимир Осипов (сам как раз явно примыкающий к «правым патриотам»), главной темой для Кожинова стала проблема «Россия и социализм»: «Он чувствовал призванность России, её мессианскую роль… И, он, как мне думается, склонялся к тому, что миссия России – это всё-таки движение к социалистическому идеалу в русском его воплощении».
Действительно, Кожинов отмечал, что социалистические идеи в России были приняты не только революционными демократами, но и представителями, казалось бы, противоположного политического лагеря – славянофилами. Для них была неприемлема частная собственность, особенно на землю, и они исходили из того, что земледельческая община рано или поздно может породить и общину промышленную, которая и станет основой некапиталистической экономики России.
Философ Юрий Ключников приводит слова Кожинова из беседы с ним: «Советская власть, особенно на первом этапе, впервые в истории отвела деньгам второстепенную, даже третьестепенную роль. Россия всегда тяготела именно к такому положению дел – уходу из-под власти золотого тельца. Это ведь основа христианства – утвердить власть Бога над мамоной. Хотя ни одна церковь в мире, в том числе и наша, с такой христианской задачей не справилась».
Впрочем, исходя из своего общего «объективистского» мировоззрения, Кожинов полагал, что социализм победит даже не потому, что это соответствует русским ценностям, а просто потому, что к этому идёт вся мировая история, включая и те процессы, что протекают в странах Запада (в частности, постоянный рост государственного, «выключенного» из рынка сектора экономики).
Закономерным результатом эволюции взглядов Кожинова стало его участие в президентских выборах 1996 года в качестве доверенного лица кандидата от КПРФ Г.А. Зюганова. Он всё чаще выступал в лево-патриотической прессе.
***
В завершение статьи уместно сказать о себе, о своём восприятии трудов Кожинова. Я познакомился с ними в возрасте 17-18 лет, и они существенно повлияли на моё мировоззрение. Тогда, при характерной для этого возраста «каше в голове», я склонялся к «правому патриотизму» (хотя антикоммунистом никогда не был), и книги Кожинова помогли преодолеть этот перекос. Они подготовили меня к восприятию трудов другого крупнейшего мыслителя современности – Сергея Кара-Мурзы, благодаря которым я окончательно избавился от «детской болезни правизны» и пришёл к социалистическим идеям (а через несколько лет вступил в Компартию). Для человека, впитавшего «правую» версию патриотизма, трудно сразу принять другую точку зрения, а «объективист» Кожинов даёт как бы промежуточный вариант, развенчивая «правые» мифы (о них уже шла речь – миф о Столыпине, о «белых монархистах» и т.д.) и расчищая в сознании место для восприятия правильных представлений о Советской цивилизации.
Павел ПЕТУХОВ теория, патриотизм, история, наука, идеология, персоналии0 понравилось 0 не понравилось
Похожие новости:Где должна находиться столица России? В стране и мире Историческое прошлое – фундамент будущего! В стране и мире Иркутские учёные провели «круглый стол», посвящённый Великой Отечественной войне В ПАРТИИ 22 июня. Миф о внезапности В стране и мире Революционное наследие Великого Октября и задачи КПРФ. Постановление VII (мартовского) совместного Пленума ЦК и ЦКРК КПРФ В ПАРТИИДобавить комментарийИнформацияПосетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.Опрос посетителейЛичный кабинетЛента НовостейДмитрий Новиков в Ленинграде-Санкт-Петербурге: Учиться коллективной борьбе, укреплять профсоюзы, солидарно защищать трудящихся! 15:50От Ангарстроя – к духовной цивилизации. К 65-летию со дня рождения А.Ф. Никольского 15:42Всегда незаменимый. 105 лет со дня рождения Бориса Щербины 12:49С Днём учителя, мои дорогие товарищи и коллеги! 12:36Преступление, которому нет оправдания! 12:26Интервью Г.А. Зюганова телеканалу «Красная линия» 14:40В.С. Никитин. Суверенитет мышления – гарантия безопасности и независимости России 11:17Р. Вахитов – о поездке в Китай. Возвращение в социализм и проблемы марксизма 17:19тэги сайтаВыборы-2018, Госдума, Зюганов, Иркутск, Иркутская область, КПРФ, Левченко, Носенко, Русский лад, Щапов, акции протеста, внешняя политика, губернатор Иркутской области, дети, единороссы, законодательное собрание, здравоохранение, история, капитализм, комсомол, культура, местное самоуправление, молодёжь, образование, общество, оппоненты, память, партия, персоналии, поздравления, политическая система, право, праздник, протест, сельское хозяйство, социализм, социальная сфера, чиновники, экология, экономика
Показать все теги#########
КПРФ ИРКУТСК 2015. by - 2015
мобильная версия
ПК версия
Все права защищены. Копирование материала запрещено без письменного согласия администрации
мобильная версия
ПК версия
Все права защищены. Копирование материала запрещено без письменного согласия администрации