Ещё раз про русофобию. О новой книге Владимира Никитина

В начале нынешнего года была издана книга В.С. Никитина «Русофобия: суть и методы сдерживания» (Псков, 2017). Напомним, что Владимир Степанович Никитин является членом ЦК КПРФ, до 2015 г. он был депутатом Госдумы и возглавлял Координационный совет движения «Русский Лад». В настоящее время сосредоточился на теоретико-публицистической деятельности.



Ценность работ В.С. Никитина – в уходе от шаблонов, в выходе за узкие рамки формационного, «ортодоксально-марксистского» подхода, в расширении той историко-философской базы, на которую должна опираться российская лево-патриотическая оппозиция. Но на этом пути автора и его читателей подстерегают и некоторые опасности.

Одна из главных идей, продвигаемых Никитиным – соединение классовой и национально-освободительной борьбы. Приветствуя это положение, в то же время задумаемся, нужно ли «соединять» то, что на практике и без того неразделимо? Как представляется, нужно вести речь не о «соединении» (здесь представляется какое-то механическое смешение разнородных сущностей), а о выявлении их диалектического единства.

Классовая борьба в странах за пределами «золотого миллиарда» (в том числе, естественно, и в России) неизбежно является также и национально-освободительной борьбой, поскольку давно закончилось то время, когда существовала «национальная буржуазия», отстаивающая национальные интересы своего государства перед лицом империалистов. Империализм перерос в глобализм, в условиях которого местный капитал выполняет лишь функции «приказчиков» глобальной элиты. А значит, любая антикапиталистическая борьба является также и борьбой за национальное освобождение, и наоборот. Это происходит не потому, что кому-то этого хочется или не хочется, а потому, что это два проявления одного и того же процесса. Такова диалектика нашего времени, которую не вредно бы понять тем, кто ищет исторические аналогии и готовые рецепты в трудах столетней давности.

Необходимо поддержать положение В.С. Никитина, легшее в основу деятельности движения «Русский Лад», о единстве русской истории – дохристианской, христианской (Киевская, Московская Русь, Российская империя) и советской. Хотя и здесь автор не избегает некоторых опасностей, в частности, рискованных рассуждений на тему Древней Руси «ведического» периода, «Велесовой книги» и т.п., что несколько снижает ценность книги в глазах людей, имеющих историческое образование.

В то же время сам пафос единства очень важен и актуален в наше время, когда православных русских противопоставляют приверженцам славянского язычества, а тех и других – атеистам. Это искусственное противопоставление подрывает единство сил русского народа в противостоянии современным неоколонизаторам и их местным представителям. Очевидно, что современное российское общество носит светский характер, как бы кто к этому ни относился, и религиозная принадлежность не может и не должна играть в нём роль маркера «свой-чужой». Вопрос сегодня стоит не в «господстве» той или иной религии или же атеистического мировоззрения, а в их взаимной терпимости, необходимой для национального сплочения. Позиция В.С. Никитина, подчёркнуто уважительная и к православному христианству, и к славянскому язычеству, и к советскому атеизму, здесь является в некотором смысле образцовой.

Сильной стороной книги Никитина является обращение к наследию таких русских мыслителей, как Ф.М. Достоевский, К.С. Аксаков, Н.Я. Данилевский и ряд других. Но, к сожалению, уделяя внимание идеям русского космизма (в частности, его современного представителя – А.И. Субетто), автор не упоминает его основателя и наиболее яркого представителя – Н.Ф. Фёдорова (1829-1903).

В.С. Никитин определяет нашу цивилизацию как «Русско-евразийскую», подчёркивая в этом определении ведущую роль русского этноса, скрепляющую роль русского языка, а также евразийское «месторазвитие». Правда, говоря о Русско-Евразийской цивилизации, автор не занимается разбором идей евразийцев (Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Л.Н. Гумилёва и т.д.), без которого анализ русского варианта цивилизационного подхода не может быть полным. Именно Савицкий ввёл понятие «месторазвития», а Гумилёв использовал термин «кормящий ландшафт». Эти понятия ставят «цивилизацию» на широкий материальный, географический фундамент.

«Цивилизация, – пишет Никитин, – это главная форма человеческой организации пространства и времени, это сверхорганизм на уровне родства душ принадлежность к цивилизации определяется внутренними признаками: духовными, психическими, а также мировоззренческими установками и культурой, которые закрепились в национальной общности вследствие особых исторических, географических условий жизни».

Географические условия упомянуты здесь лишь мельком, хотя, как мне представляется, в основе цивилизационного подхода должен лежать именно географический фактор. Цивилизации отличаются в первую очередь тем, что они развиваются в разных условиях: климат, рельеф, близость к морям или удалённость от них и так далее. Скажем, цивилизация Западной Европы формировалась в условиях сравнительно мягкого морского климата, на изрезанных морями и заливами берегах Атлантического океана, благоприятных как для земледелия, так и для развития торговых связей. Исламский мир сформировался в пустынях и плодородных речных долинах и также глубоко рассечён морями, то есть в его основе – сочетание кочевого скотоводства, орошаемого земледелия и торговли. Китай и Индия появились в зонах муссонного климата, на великих равнинах, благоприятных для интенсивного земледелия. Наконец, для пятой мировой цивилизации – России – характерно расположение в центре континента, в зоне холодного климата, на обширной равнине, где охотничье и скотоводческое хозяйство постепенно сменилось земледелием – по понятным причинам, гораздо менее продуктивным, чем у других цивилизаций.

Игнорирование этого фактора отчасти дискредитирует цивилизационный подход и даёт возможность его противников обвинить его в «историческом идеализме» (если позволено будет употребить такой термин в противовес «историческому материализму»), в том, что он ставит «мировоззрение» во главу угла и игнорирует материальные факторы. Возьмём, к примеру, миролюбие, которое как одну из характеристик русского народа выделяет Никитин. «Основой русской идеи, – пишет он, – является вселенскость, т.е. целостное восприятие мира, и миролюбивость, т.е. стремление жить в ладу с природой и человеческим сообществом в едином Космосе».

Конечно, наше миролюбие на протяжении истории было весьма относительным. Но в сравнении с агрессивностью западной или исламской цивилизаций это качество действительно нельзя отрицать. Другое дело, что причины этого относительного миролюбия связаны именно с географическим фактором: русский народ на протяжении истории осваивал огромные лесные, затем степные и тундровые пространства, имевшие редкое население, ведущее малопродуктивное (в сравнении с русским земледелием) кочевое хозяйство. То есть миссией русских было «обращение степи в поле» (по словам Н.Ф. Фёдорова). В этом процессе Россия не выходила за естественные границы своей цивилизации и не представляла угрозы для других.

Так же и русофобию Запада неправильно было бы объяснять только «мировоззренческими» различиями. Хотя никто и не думает их игнорировать: в русской философской традиции давно разбирается проблема соотношения двух образов мысли – «рацио» (характерного для Запада) и «логоса» (присущего России). Но европейская русофобия как явление имеет вполне конкретное историческое происхождение.

Европа не соприкасалась напрямую с двумя из четырёх великих неевропейских цивилизаций – Китаем и Индией, поэтому в её истории не было ни «китаефобии», ни «индофобии». Китай воспринимался на некотором этапе просвещёнными европейцами как далёкая сказочная страна, своего рода Утопия, управляемая учёными, в каком-то смысле пример для подражания, позже же он стал объектом европейский экспансии, и отношение к нему сменилось на презрительное («китайщина» как синоним отсталости, «косности»). Индию европейцы колонизировали, после чего милостиво произвели её в ранг прародины ариев и источника вековой мудрости.

С двумя же другими цивилизациями – исламской и русско-евразийской – Европа столкнулась непосредственно. Сначала – в XVI-XVII вв. – основная угроза Западу исходила от османской Турции, взявшей на себя роль лидера исламского мира. Турки стояли у ворот Вены. Именно тогда на Западе распространилась «туркофобия» (и шире – «исламофобия»).

Но в XVIII веке позиции Турции резко ослабли, зато на первый план мировой политики выдвинулась («из тьмы лесов, из топи блат») Российская империя. Как незападное государство, усвоившее европейские технологии и при этом не превратившееся в колонию или полуколонию, она вызвала на Западе понятные опасения. Они особенно усилились после разгрома Россией наполеоновской армии и вступления русских войск в Париж в 1813 году. Крымская война 1853-1856 гг., как пишут в учебниках, показала «гнилость самодержавия», и её результаты действительно были печальны. Но сам факт создания антироссийской коалиции из практически всех, ранее враждовавших друг с другом, крупных европейских государств показывает страх Запада перед её усилением. Даже тогдашняя Россия, несмотря на экономическую зависимость от Запада, была не «объектом» мировой политики, а её «субъектом».

Что уж говорить о XX веке, о Советской России, вырвавшейся из пут мировой капиталистической системы не только политически, но и экономически, и в полной мере пошедшей по пути независимого развития. СССР через коммунистические партии и марксистские идеи стал оказывать воздействие и на сам Запад, не говоря уже о странах «третьего мира». Разумеется, это привело к многократному усилению русофобии. Она и сейчас используется западной элитой как инструмент контроля над собственным населением, хотя сегодняшняя Россия полностью подконтрольна Западу и уже не представляет собой геополитического субъекта.

Но автор правильно указывает и на классовую сторону современной русофобии. Борьба против русской культуры – это в то же время и борьба против советской цивилизации с её освободительным потенциалом, против идеи о возможности построения цивилизации на принципах социальной справедливости. Коммунистическая идея, при своём появлении в России примыкавшая к «западничеству», постепенно очистилась от этих наслоений, нашла свой путь и в настоящее время, безусловно, является идеей «почвеннической».

Но, в отличие от других подобных идей, она имеет межцивилизационную природу и, таким образом, способна объединить все цивилизации, не подрывая при этом их экономическую независимость и культурное своеобразие. Это согласуется с тем, что пишет Никитин об идее «мирового лада», в основе которого – «не война, а сотрудничество цивилизаций, не разрушение, а созидание и жизнь в ладу с природой, со всеми народами и Космосом».

Интересно противопоставление Никитиным понятий «демократия» и «народовластие». «С классовой точки зрения, – пишет он, – демократия – это власть богатых, власть богатого меньшинства над большинством народа. А народовластие – это власть народа, власть советов, власть лучших людей, власть добродетельных людей, так как народ – это добродетельная часть общества». Конечно, тут может возникнуть спор о терминах, поскольку в буквальном переводе «демократия» – это и есть «народовластие». Другой вопрос, что в действительности вкладывается в заимствованное из античности понятие «демоса».

Значительное место в книге занимает рассмотрение методов борьбы с русофобией. Но, к сожалению, не всегда понятно, к кому обращены эти советы. Кто является сегодня «субъектом» подобной борьбы? Действующая власть? Из книги мы не можем в полной мере понять отношение к ней автора.

На многих страницах приводится безрадостная картина того разгрома, который устроила в стране правящая элита. В частности, это политика поэтапной ликвидации сёл и малых городов, стягивания населения в несколько агломераций. Это и разрушительная политика в сфере культуры, образования, разгром Академии наук. Автор делает вывод, что «возрождён имевшийся в царской России цивилизационный раскол на прозападную элиту и прорусское большинство». Делая вывод, Никитин приводит высказывание В.Г. Распутина о том, что Россия сегодня – оккупированная страна. (И с этим нельзя не согласиться, хотя сегодня тезис об «оккупации» благодаря усилиям провокаторов, подобных депутату-«единороссу» Е. Фёдорову, в общественном сознании извращён и превращён в свою противоположность).

В то же время некоторые высказывания заставляют предположить, что внешнюю политику нынешней кремлёвской власти В.С. Никитин всё же отчасти считает правильной. Так, он пишет: «Борьба с внешней русофобией мало подкрепляется борьбой с внутренней русофобией». Но позволительно усомниться, есть ли эта, даже «внешняя», борьба на самом деле. Факты говорят о том, что действующая власть является всего лишь колониальной администрацией, которая – несомненно, с согласия и даже по рекомендации западных хозяев – лишь делает вид, что «сменила курс» и стала хотя бы отчасти патриотической – для усыпления бдительности собственного народа.

И едва ли можно согласиться с утверждением В.С. Никитина, что Запад ныне стремится «демонизировать и заменить Президента России Путина». Западу это совершенно не нужно, что, в общем-то, вытекает и из самих приведённых выше тезисов Никитина. Действующая власть и так вполне успешно справляется с задачей уничтожения России.

Так что, если советы по борьбе с русофобией обращены к ней, то они, увы, пропадут впустую. Сегодня есть смысл говорить лишь об объединении патриотической оппозиции – в противостоянии как власти, так и мнимой либеральной «оппозиции». И эти процессы хоть со скрипом, но идут – в частности, проводятся консультации представителей КПРФ и Национально-патриотических сил России о согласовании позиций накануне президентских выборов. А новая книга Никитина (как и другие его работы) может стать одним из «камней» в здании объединяющей эти силы новой идеологии.

Павел ПЕТУХОВ
книги, теория, идеология, патриотизм